А. Анохин. Из жизни «артистичных» механизмов, или поющие и говорящие машины.
Андрей АНОХИН
Из жизни «артистичных» механизмов,
или поющие и говорящие машины.
ЧУДОДЕЙСТВЕННЫЙ ФОНОГРАФ.
Самоиграющие музыкальные инструменты – изобретения XVIII века – по-доброму отслужили российскому обывателю всё последующее столетие, увеселяя его звуками приятных металлических мелодий. С появлением эдисоновского фонографа – «поющей и говорящей» машины – интерес к новинке столичных жителей, первыми увидевших в действии уникальный во всех отношениях аппарат, заметно ослабил их влечение к игре «полифонов», «симфонионов», «оркестрионов».
Несколько позже, к середине 90-х годов, фонограф – аппарат звукозаписывающий и воспроизводящий тут же «голоса и музыки» – был приведен конструктивно к высшей по тому времени степени совершенства, что сделало его пригодным для всяких публичных демонстраций. Объявились граждане, большей частью иностранного подданства, которые из желания заработать на показах чудодейственных свойств аппарата начали гастролировать с ним по российским городам.
Заезжали они и в Кострому, открывая на время «фонографические кабинеты». Об одном из таких, где публике представлялся фонограф «последней конструкции», написал в «Воспоминаниях костромича» С.М. Чумаков: «Давал он (демонстратор. – А.А.) за один сеанс прослушивать записи на 3–х или 4-х валиках, и от желающих не было отбоя… рупора еще не существовало, а от мембраны шли резиновые трубочки с двумя наконечниками, которые вставлялись в уши…» Местный репортер, наблюдавший фонографические действия в 1896 году, оставил такие впечатления: «В последнее время большой интерес возбуждает в публике демонстрируемый г. Ниссен эдисоновский фонограф по усовершенствованной модели 1895 г. (с рупором. – А.А.). Среди довольно обширного и разнообразного репертуара воспроизводимых фонографом пьес – около 25 №, – многие дают полную звуковую иллюзию, а некоторые, кроме того, представляют удачно скомпонованные и совершенно законченные концертные картинки, как например, французских романсов…».
Изобретатель фонографа Т.А. Эдисон. 1878 г.
Сеансы фонографа остудили интерес обывателей к металлическим мелодиям, а к началу нашего века латунно-медные голоса «артистичных» механизмов уже не трогали сердца и души горожан и умиляли теперь разве только неспросливый вкус крестьян да подвыпившую публику с городских окраин.
Фонографические записи страдали некоторыми недостатками: натуральные звуки из рупора выходили в чуть «искривлённом» виде, однако это обстоятельство не убавляло восторгов публики. Кроме того, всякое прослушивание сопровождалось обильным шумом: фонограммы вследствие непрочности материала валиков со спиральной звуковой дорожкой скоро приходили в негодность. Редкий валик выдерживал 25 – 30 сеансов. Лицам, промышлявшим «звуковым делом», приходилось возить с собой изрядный подбор валиков с записями да, кроме того, запас «чистых». Состоятельные лица, способные оплатить фонографирование, могли насладиться слушанием собственной речи.
Э. Карузо у фонографа. Нач. ХХ в.
С явлением фонографа на российской почве прогрессивный образованный люд, увидев в приборе доселе невиданные возможности, тотчас принял его на вооружение во благо русской науки. Этнографические общества и одиночки-энтузиасты, страстные поклонники народного творчества составляли экспедиции для записи песен, сказаний, всякого фольклора вообще.
В этом отношении весьма серьёзно потрудилась на звуковой собирательской ниве Евгения Эдуардовна Линёва, урождённая Паприц (1854 – 1919) – тонкий знаток песенного народного жанра. Её многолетние собирательские путешествия по губерниям России и Костромской, в частности, составили замечательное собрание «народных звучаний», которые позже вышли в свет капитальным печатным трудом «Великорусские песни в народной гармонизации…». Кстати, сестра Линёвой, Лидия Эдуардовна Паприц (1860 – 1916), содержала в Костроме одну из лучших частных школ.
Е.Э. Линёва (Паприц). Конец XIX в.
Результаты собственных экспедиций Линёва с успехом демонстрировала во многих городах России. В Костроме её последний сеанс с фонографом состоялся в феврале 1914 года. В то время он не вызвал большого интереса публики – костромское общество находилось во власти синематографа, а обывательский слух уже давно покорил граммофон.
Фонограф же, оставаясь как бы в тени, продолжал усердно трудиться – сохранял наследство предков, заполняя валики самобытными крестьянскими напевами, звучаниями песенных хоров, записывая байки искусных рассказчиков и бывальщины от старцев. Павильонная фабричная аппаратура для граммофонных записей была громоздка, сложна, и для экспедиционных целей не годилась. Фонограф, пусть и уступал значительно в качестве записям на граммофонных кругах, зато был лёгок, компактен и без труда мог быть доставлен в любой деревенский уголок.
ГРАММОФОН – ОБЩЕПОЛЕЗНЫЙ РАЗВЛЕКАТЕЛЬ.
В российской торговле он появился вслед фонографу. Аппараты производились за границей. Приобретались новинки вследствие значительной цены только состоятельными гражданами. С развитием мирового граммофонного дела, с насыщением рынка красивыми механическими музыкальными инструментами с элегантными и эффектными раструбами стоимость их год от года снижалась и к десятым годам ХХ столетия составляла «от 10 руб.». К этому времени граммофон перестал быть предметом роскоши и сделался доступным едва ли не всякому обывателю.
В начале 1910-х годов начали выпускать более компактные безрупорные аппараты. Они имели вид небольших шкафчиков или тумб, внутри которых скрывался видоизменённый раструб. Изделия изящно отделывали разными породами дерева привлекательного тона. Одни граммофонные ларцы были внешне просты, другие богато украшались инкрустациями из серебра и бронзы. Любые ящичные граммофоны хорошо вписывались в интерьер всякого жилища. Поскольку главным поставщиком их была французская фирма «Патэ», аппараты которой назывались «Патефон», то обыватель переделал граммофонные названия на свой лад: инструменты с раструбом звали «граммофон», а все ящичные конструкции (любых фирм) – «патефон».
Сначала на граммофонах крутили односторонние пластинки, причём игла мембраны двигалась от центра к краю. Громкость и качество звучания записей существенно отличались от фонографических. Правда, пластинки тоже «шумели», однако недостаточная ясность звуков и отчётливость голосов не снижали получаемого слушателями удовольствия. Порядочная сила голоса прелестного аппарата давала демонстраторам возможность собирать на сеансы большее число публики. Новая машина заиграла в ярмарочных балаганах среди торгового громкоголосья.
Местные торговцы музыкальными приборами начиная с конца прошлого века использовали всякий случай бесплатно рекламировать чудные способности «говорящего» товара: пластинки крутили при магазинах, в театральных антрактах, во время циклодромных состязаний. Мало-помалу костромской обыватель привыкал к граммофоническим звучаниям. В начале ХХ века выражение «концертный граммофон» уже стало привычным.
С развитием производства звуковых дисков качественно улучшилось их содержание. Развлекательный репертуар пластинок с комическими сценами, маршами духовых оркестров стал более разнообразным, наполнился серьёзностью. Из раструбов зазвучали симфоническая музыка, общелюбимые песни и романсы, арии из известных опер в исполнении первых певцов России и мира.
Иностранные компании, видя в российских просторах благодатный рынок сбыта, начали открывать фабрики по производству звуконосных кругов. В 1902 году в Риге заработала первая отечественная фабрика по выпуску граммофонных пластинок. Её основало английское акционерное общество «Граммофон» (в 1915 году её эвакуировали в Москву, где она возродилась под названием «Пишущий амур»). С 1907 года начала выпуск пластинок в России компания «Патэ». В 1910 году под Москвой на станции Апрелевка начала производство пластинок фабрика «Метрополь-Рекорд».
К 1903 году техника звукозаписи отладилась, пластинки качественно улучшились и стали двусторонними. Слава и популярность граммофона росла, он серьёзно вживался в российское бытие и вскоре превратился в замечательного и незаменимого проводника музыкальной культуры вообще и для провинциальных местностей в особенности. Для устройства музыкальных вечеров и лекций «с иллюстрациями граммофона» аппараты стали приобретать учебные заведения, народные дома, различные общества. Не оставляли радостью и больных. В 1910 году, например, «для развлечения душевнобольных» колония в усадьбе Никольское приобрела «патефон с 46 пластинками».
Граммофон в экспозиции Костромского музея-заповедника. Фотограф А.А. Анохин. Конец ХХ в.
Весьма особый интерес к новым музыкальным механизмам проявили содержатели пивных и питейных заведений. Примитивные мелодичные «оркестрионы», с давности стоявшие в заведениях, перестали удовлетворять эстетическим запросам посетителей, отчего всякий хозяин заведения желал заполучить в торговлю «поющий аппарат» совершенной музыки. Однако поначалу дела по замене инструментов никак не устраивались. Полиция, призванная надзирать за заведениями такого сорта, разрешения на сей предмет не давала, дабы не привлекать публику.
В качестве иллюстрации приведу фрагмент документа – прошения М.И. Ивановой, содержательницы пивной лавки на Ильинской. В декабре 1902 года она подала прошение костромскому полицмейстеру, в котором испрашивала разрешение поставить «в пивной лавке музыкальный инструмент граммофон», который для посетителей «составит удовольствие». Прошение было направлено начальнику губернии. Господин полицмейстер ответил просительнице, что «Его Превосходительство отказал в постановке музыкального инструмента “Граммофон” в её пивной лавке». Попытки других содержателей подобных заведений также не увенчались успехом.
Впрочем, в 1905 году во времена свобод сей запрет был снят, и музыка граммофонов наполнила питейные салоны, ублажая слух утоляющих жажду любителей пивного и винного продукта. За отдельную плату «человек» мог «закрутить» заказ с любимым романсом или мелодией.
С 1911 года певучие граммофоны в питейных местах затихли. Городская администрация по собственной инициативе запретила держать граммофоны в пивных и трактирах, поскольку те «привлекают публику и тем, до некоторой степени, способствуют распространению пьянства».
С весны 1912 года в спокойную, размеренную торговую жизнь магазинов, занятых продажей граммофонных товаров, – Л. Демме, Г. Хасьминской, Н. Глейзер, бывших на Русиной улице, Н. Вавилова, что в Гостином дворе – вошло некоторое неудобство и беспокойство: Министерство внутренних дел ввело «граммофонную цензуру». Полиции предписывалось «производить конфискацию граммофонных пластинок, могущих передать нецензурные и порнографические рассказы и песни, а также преступного содержания речи политических агитаторов». Таковая мера была не случайной – «чёрный рынок» России в изобилии поставлял, в особенности ярмарочным и базарным торговцам, «звуковые круги», недозволенные к обращению в империи.
Реклама граммофонов. Нач. ХХ в.
В семьях небогатых обывателей граммофон как некое волшебное устройство утверждался в квартире на почётном видном месте. Его берегли особо и в будние дни семейно слушали лишь ввиду исключительных событий – именин, например. В Великий пост инструмент всегда отдыхал, а уж с приходом пасхальных дней трудился усердно, одаривая музыкой гостей и визитёров. В Рождество также крутили его механизм от души.
Во все другие праздники долгой игрой граммофон не утруждали, – пластинки быстро изнашивались. Нервически действующий «шип» усиливался, многократные прослушивания доводили звучание до невозможного: пластинка приходила в негодность. Дома распоряжался и «играл» на нём только хозяин, а в его отсутствие – доверенное лицо. Всем домашним даже прикасаться к инструменту строго-настрого запрещалось. Пыль с любимца-увеселителя убирала только умелая и ласковая рука хозяйки дома.
В случае материальных затруднений граммофон можно было заложить в ломбард, такие заклады принимались охотно. С ещё большей охотой граммофоны и патефоны уволакивали из квартир известные охотники до чужого добра.
В летние погожие дни из квартир отдельных горожан можно было слышать голоса Шаляпина, Собинова, Вяльцевой, какую угодно прекрасную музыку, – это страстные обыватели меломаны нарочно приставляли свои «патэ», «сатурны», «фотоны» к раскрытым окнам, давая возможность слушателю разделить радость общения с настоящим искусством.
